Интервью со Светланой Земичевой

С сентября 2022 года в Международной лаборатории языковой конвергенции НИУ ВШЭ работает Светлана Земичева – кандидат филологических наук, в прошлом старший научный сотрудник лаборатории общей и сибирской лексикографии НИ ТГУ (2019-2022). Светлана приехала в Вышку по программе российских постдокови занимается исследованием диалектной речи на материале корпусов лаборатории. Мы поговорили с ней про диалектологию и корпусную лингвистику, программу постдоков, подходах к науке в Москве и Томске и, конечно, про в работу в нашей лаборатории.

– Расскажите, пожалуйста, немного о себе и своей научной биографии. Как бы вы определили свои научные интересы?

– Сфера моих интересов - русская устная речь, лексикография, корпусная лингвистика.

Я родилась в Томской области, в маленьком городе Асино, окончила там школу. Наверное, примерно лет с 12 я знала, что поеду в Томск учиться, потому что там хороший университет и этот город близко к моему родному. Русский язык я всегда любила. Мне очень повезло, что в школе у меня были очень хорошие учительницы литературы и русского языка, знание русского языка было невозможно не получить. Потом я ездила на олимпиады, и в Москве я первый раз была в 2005 году, в 10 классе, когда мы ехали на олимпиаду в Орёл и проездом были в Москве несколько дней. Это было для меня первое знакомство с Москвой, тоже через русский язык. 

Когда я пришла в Томский государственный университет к моему научному руководителю Екатерине Вадимовне Иванцовой, она задала направление моему общему интересу к русскому языку, направление в сторону диалектологии. Но при этом я очень долго не считала себя диалектологом, потому что в кандидатской я исследовала лексику восприятия в рамках недифференциального подхода: анализировала всё вместе, не разделяя, где диалектные слова, а где общерусские. Этот подход более характерен для Петербурга, чем для Москвы, у его истоков стоит Борис Александрович Ларин.

– А у вас в родном городе есть какой-нибудь диалект? Связана как-то ваша история с исследованиями?

– Да, конечно. Например, у меня есть моё любимое слово – калба́, которое говорили у нас в семье, а вообще-то это черемша́, какое-то время я думала, что это два разных растения. В детстве я не знала, что использую диалектные слова. Потом уже, когда я пришла учиться, оказалось вот оно что! 

– Каким исследованием или проектом вы больше всего гордитесь?

- Проектом по созданию Томского диалектного корпуса. На филологическом факультете ТГУ собран большой архив экспедиционных материалов, экспедиции проходили практически ежегодно с 1946 г. и проходят до сих пор, перерыв был только в девяностые годы. На основе этого архива мы создали сначала базу данных, а потом и корпус, добавив туда морфологическую разметку и поиск по грамматическим параметрам. В Томском диалектном корпусе выполнена вручную разметка по темам, отражающая содержание текста. Выделены фольклорные и речевые жанры, последние разграничиваются по интенции говорящего (информативные, оценочные, императивные, этикетные). Сейчас корпус насчитывает больше 3 000 000 словоупотреблений. Для диалектных слов даются толкования через связку с опубликованными словарями. Например, там есть слово бот, но оно не имеет ничего общего с интернетом, а  означает гигантский деревянный молоток для сбивания с дерева кедровых шишек. Или хвостокрутка - сплетница. Кулёма - в детстве я слышала такое о неуклюжих людях, а первоначальное значение  - охотничья ловушка или капкан.

Над этим проектом я работала 5 лет, последние 3 года – в рамках гранта РНФ руководила командой из 10 человек, куда входили студенты и сотрудники ТГУ.

Возможности корпусной лингвистики, мне кажется, ограниченно применимы в диалектологии. Для диалектных корпусов недостижимы объёмы, сравнимые с корпусами литературного языка, морфологическая обработка сложнее. Но если понимать корпусную лингвистику как разновидность объяснительного подхода, то можно получить интересные результаты.  Анализ факторов, влияющих на использование тех или иных слов и конструкций, их частотность мне кажется самым интересным и вполне осуществимым в рамках имеющегося материала.

– Какие люди оказали наибольшее влияние на ваше профессиональное развитие, выбор лингвистики?

– Больше всего на меня повлияли Екатерина Вадимовна Иванцова и  Людмила Георгиевна Гынгазова, мои учителя, которые поддерживали и вдохновляли. Я очень им благодарна.

– Как вы узнали про Лабораторию языковой конвергенции? Почему решили принять участие в программе привлечения российских постдоков в НИУ ВШЭ?

– Я узнала о программе российских постдоков на сайте университета. Сначала искала стажировку, чтобы приехать на время. Совпало несколько факторов. Во-первых, у меня закончился проект в Томске по созданию Томского диалектного корпуса. Во-вторых, я знала, что в Международной лаборатории языковой конвергенции создано несколько диалектных корпусов, даже частично использовала данные устьянского корпуса для статьи об именах политических деятелей, которая должна в ближайшее время выйти. Читала также статью Михаила Александровича Даниэля и его соавторов, она меня очень вдохновила, кажется, это образцовое исследование. Мне хотелось бы написать что-то подобное. В третьих, с этого года в программе постдоков вместо общежития ввели денежную компенсацию на съем жилья, и это был важный момент, потому что я уже человек семейный и жить в общежитии вряд ли стала бы. Муж меня поддержал, он тоже собирался менять работу, поэтому мы переехали вместе, и он искал её уже здесь. Одной мне было бы тяжелее, поэтому Жене я тоже благодарна за поддержку.

– Как вам программа российских постдоков? 

– Я хочу поблагодарить программу российских постдоков, это классная программа и поддержка. У меня такая идентичность даже сформировалась, что я – постдок. Может быть я субъективна, но в России не очень много возможностей для академической мобильности молодых учёных, и программа это частично исправляет.

В рамках программы постдоков организуются очень разные активности, и можно выбирать, что тебе интересно. Например, я ходила на психологический тренинг, который вела психолог-постдок, ещё мы ездили в Абрамцево на природу, отмечали Новый год, участвовали в квизе. Конечно, были образовательные семинары: онлайн-встреча для новых сотрудников, семинар от наукометрического центра, чтобы разобраться с публикациями, был семинар по популяризаторской деятельности, встреча в библиотеке – довольно много всего. Скоро ещё будет встреча по проектированию своего научного пути и встреча с новыми постдоками, которые сейчас подают заявки.

Для меня постдочество – такое странное сочетание трёх компонентов. Там есть образовательный компонент – семинары, есть рабочий компонент — работа в лаборатории, и есть какой-то элемент поощрения, что дают компенсацию затрат на съём квартиры, например, это как будто бы признание твоих заслуг. А ещё я была уверена, что это только про мобильность, и через год я поеду обратно в Томск, а оказалось, что координаторы программы рассматривают её в том числе как рекрутинг. Я подумала: “Вау, интересно”.

– Как в Томске отнеслись к вашему желанию уехать?

– С пониманием. Из ТГУ мне из-за программы постдоков пришлось уволиться, но там у меня остался журнал “Вопросы лексикографии”, в котором я ответственный секретарь. Это волонтёрская работа, но это то, к чему я хочу быть причастной и то, что я оставила себе из нагрузки там.

– Получается, программа рассчитана на год?

– Да, с сентября до сентября – учебный год, и можно подать заявку на второй, мы подали её сейчас. В июле будет известно, подтвердили её или нет. Мне бы хотелось остаться на второй год, конечно.

– Чем вы занимаетесь в Лаборатории, с кем в основном работаете?

– Тема моего постдок-проекта сформулирована широко: "Языки и диалекты России и языковые контакты". В её рамках у меня есть свобода выбора. Предполагалось, что я буду изучать диалектный материал, сопоставляя данные по говорам Сибири и Центральной России. Раньше я исследовала лексику, но решила попробовать переключиться на грамматику, так как в лаборатории принят такой подход. 

Помимо общего лабораторного семинара по вторникам у нас есть мини-семинар по четвергам, который носит кодовое название DiaL2, это диалектные плюс L2 корпуса, туда входят Георгий Алексеевич, Кьяра Наккарато, Анастасия Яковлева и я. У каждого есть какая-то своя тема, я, например, занимаюсь причастиями и использую корпуса лаборатории. Также я работаю над одной лексической темой для Типологического атласа языков Дагестана.

– Расскажите про тему вашего текущего исследования подробнее. Почему оно кажется вам важным или интересным?

– Сейчас я исследую использование причастий и деепричастий в устной речи на материале корпусов лаборатории. Устная форма языка, речь – это то, с чем мы сталкиваемся каждый день, при этом в исследованиях лингвистов преобладает материал письменной речи. Поэтому данная область кажется мне интересной. К тому же больше шанс открыть что-то новое, интересно опровергать стереотипы. Те же причастия, которыми я занялась сейчас - для устной речи они считаются нетипичными, а уж для устной речи малообразованных людей из регионов - и вовсе. Тем не менее, моя работа показывает, что они есть. Одной из областей приложения могло бы стать автоматическое распознавание речи. 

– Что вам больше всего нравится в работе Лаборатории?

– Нравятся люди и атмосфера в целом - свободная, очень доброжелательная и поддерживающая.

– А что не очень нравится? Что бы вы изменили?

Придраться не к чему! Я очень критична, но не смогла ничего придумать. Меня немного смущает бюрократия, но это проблема на уровне системы образования, этого было много и в Томске. И, конечно, стоит отметить высокий уровень нагрузки, в том числе потому что нужно включаться в разные проекты, исследовать несколько тем одновременно. 

– Есть ли что-то, чему вы научились за время работы в лаборатории? 

Во многих проектах Лаборатории языковой конвергенции используются количественные и компьютерные методы. Я не освоила новых количественных методов пока, надо бы этим заняться. Посещала курс повышения квалификации по R, там все в доступной форме, все же программировать мне сложно. Но по крайней мере, я начала понимать код, который присылает Георгий Алексеевич. Впервые попробовала делать глоссирование диалектной речи для выступления на семинаре. Ещё у меня вырос уровень английского за полгода благодаря англоязычному семинару лаборатории, чтению литературы, участию в мероприятиях от центра академического письма. За полгода я сделала в лаборатории 3 доклада на английском, и оказалось, что это не смертельно, до этого за 8 лет моей карьеры такой опыт был только один раз. Я три года мечтала написать статью на английском, но в Томске не было такой поддержки и было много разных других обязанностей, а здесь получилось сосредоточиться на научной деятельности.

– Есть ли, на ваш взгляд, какие-то различия между тем, как занимаются наукой и, в частности, лингвистикой в Москве и в Томске? В работе вашей лаборатории в НИ ТГУ и здесь в НИУ ВШЭ?

– В Лаборатории языковой конвергенции НИУ ВШЭ коллектив международный, в семинарах всегда есть дистанционные участники из разных стран и городов, в ТГУ у меня этого не было. В ВШЭ гораздо выше требования к уровню публикационной активности. Например, в 2022 г. у меня вышла глава в коллективной монографии, что для Томска считалось бы большим достижением, но здесь во время оценки публикационной активности её не засчитали (не очень понимаю, почему). 

При этом секрет успеха – в том, чтобы входить в разные сообщества, “сидеть на нескольких стульях”, это верно и в Томске тоже, но для меня это больше связано с Москвой, потому что выдавать ежегодно публикации в зарубежных журналах вряд ли возможно в одиночку. В Томске тоже есть коллективные виды работы, например, аспирантские семинары, студенческая практика, но статьи всё-таки пишут обычно индивидуально. В Томске студенты обычно публикуются в студенческих сборниках, в серьёзные научные журналы подают статьи только в аспирантуре, а здесь, получается, если к моменту выпуска из университета студент является одним из десяти соавторов статьи в зарубежном журнале, это уже совсем другой старт.

Я ощущаю себя томским лингвистом пока, не московским. Но, наверное, я сейчас в процессе перехода.

– Как вам Вышка в целом? Есть ли принципиальные различия между НИУ ВШЭ и НИ ТГУ?

– ТГУ - классический университет, основанный в 1878 г., входит в десятку дореволюционных университетов. Вышка - более современная организация, для меня очень странно осознавать, что университет моложе меня. 

В Томске я знала про ВШЭ благодаря программе “5-100”, которая началась в 2013 г. и завершилась, кажется, в 2021, там оба университета входили в число лидеров. Я вижу общие черты, например, подход, при котором студенты воспринимаются как партнёры, с первых курсов включаются в научные исследования - был и в ТГУ, на филологическом факультете в особенности, но в Вышке ещё более развит. У студентов здесь больше свобода выбора, меньше иерархичности в научной деятельности.

Особая организация пространства - у нас много об этом говорили, я наблюдала, как классическая библиотека ТГУ трансформировалась в более современную, в ВШЭ это корпус на Покровке с библиотекой, сад имени Баумана рядом с нашим корпусом на Старой Басманной - напоминает мне рощу ТГУ. 

– Существует ли в российской лингвистике проблема децентрализации ресурсов и кадров (Москва-Питер vs. все остальные университеты)? 

– Существует проблема гиперцентрализации. В Москве сосредоточено гораздо больше ресурсов по сравнению с другими регионами. Лучшие выпускники едут сюда учиться. Есть возможность, например, совмещать работу в университете и в научном институте. Есть РГБ с обязательным экземпляром. Хотя сейчас почти всё оцифровано, в регионе получить бумажную книгу, давно изданную, невозможно. В региональных университетах, к сожалению, часто есть деньги только на образование. Только в небольшом числе университетов можно получить деньги на занятие наукой, в этом смысле в Томске очень хорошо, но это всё равно это нестабильность. Мне кажется, это одна из проблем, которая не совсем осознаётся в столице. 

– Нравится ли вам жизнь в Москве? Чем вы занимаетесь в свободное от работы время?

– “Как не любить родной Москвы”… Даже если она неродная. В Москве всё довольно дружелюбно и приятно, и как-то удобно организовано, для людей. В свободное время, когда есть возможность, мы с мужем уезжаем из Москвы, например, на Лосиный остров, в Переделкино, в Коломенское, – я очень люблю природу. Ещё я хожу на йогу.

– Как вам кажется, что вам больше всего запомнится из времени работы в лаборатории?

– Если получится принять участие в конференции в Ланкастере (Великобритания), то Ланкастер, или же наша зарубежная статья, но может быть что-то ещё очень хорошее случится! 

– А если из не профессионального, из личных достижений, открытий, эмоций?

– Ой, личных открытий у меня много, например, что в феврале можно идти и видеть зелёную траву в России, в Сибири в это время большой слой снега. И жирафа я увидела первый раз в жизни в Московском зоопарке. Ещё мне очень понравился Спасо-Андроников монастырь.

– Какие у вас научные и жизненные планы на будущее?

– Сейчас жду итогов поданных заявок: на продление работы постдока, на статью, поданную в Russian linguistics, на участие в конференции по корпусной лингвистике в университете Ланкастера. В будущем я бы хотела продолжить исследование устной речи, попробовать сопоставить свои сибирские материалы с диалектными материалами из других регионов, публиковаться в международных журналах, путешествовать, участвуя в конференциях, и заводить новые научные контакты.